д о с ь е Имя Фамилия • Имя Фамилия Верле Фолхерт • Veerle Folkert Вё; прима-балерина, балеринка и проч. дата рождения • возраст 17 января 1987 • 22 года пол • семейное положение женский • не состоит в отношениях вид деятельности • занятость работница автозаправки

Offelia OC Fukari

В н е ш н и й  В и д

• Глаза: серые
• Волосы: иссиня-черные
• Рост/Телосложение: 168\эктоморф
• Отличительные черты: тощая, хотя и не угловатая, ловкая и гибкая мадам с вечно мрачным видом. Красит губы темной помадой, носит кресты и ошейники, часто сияет свежими синяками на теле. Одежда преимущественно темных оттенков, на груди ниже ключиц татуировка с кошачьим черепом и черными цветами.

И н ф о р м а ц и я  о  п е р с о н а ж е

— родилась и выросла в большом городе N. Родителей своих не знала, воспитывалась бабушкой, имеющей неплохие сбережения и связи. На внучку свою та имела большие планы, реализовать которые не смогла со своей дочерью (матерью Вё, у которой, благополучно, и отобрала ребенка еще в малом возрасте);
— с детства была отдана в балетный класс. Очень гордилась этим, тянулась к большой сцене и имела свои планы. Однако, довольно скоро из воодушевленного прекрасным искусством ребенка превратилась в завистливую девочку, готовую идти по головам ради собственных целей;
— получила грубый комментарий людей из большого балета во время смотра, была отодвинута на задний план своей давней соперницей. Бабушка поддержала умных людей и заявила, что девочка сама виновата, раз мало старалась. Вся тяга к большой сцене испарилась одним щелчком;
— еле-еле закончила школу, ушла из дома. Пустилась во все тяжкие из-за подросткового бунта. Скиталась по ночлежкам, курила траву и много пила. Без образования так и не смогла никуда устроиться, вынуждена была покинуть N;
— в Сант-Лосте оказалась три месяца назад, куда перебралась с друзьями на постоянное место жительства. Устроилась на заправку, продолжает снимать квартиру со своими укуренным товарищами по несчастью, спит на полу и скверно выглядит.

Кто я такая? Вероятно, я бы сказала, что шлюха, но Боб бы не согласился. Он всегда надравшись орал, что я еще не так низко пала, и что это даже плохо. И все-таки, они все правы. Стоя на каком-то том самом внутреннем рубеже, у той самой белой меловой черты, похожей на черту, которой обводят господа-полицейские свежие трупы, я уже была готова сделать шаг. Куда? Я не знаю. Продолжить разлагаться, вероятно. Новая ступень регресса.
Я не люблю вспоминать свое детство, да и ни к чему копаться в грязном белье. Но так и быть, повторю эту историю еще раз просто потому, что мне же нужно дать красивое оправдание собственному низкому положению, так? Хм, с чего все началось… Даже нет, чуточку раньше. Это скучно, на самом деле – меня воспитывала бабушка, ибо мать моя некогда не оправдала ее надежд. Собственно, так вот и появилась я. И вот эта грымза отчего-то решила, что непременно должна дать ребенку – это я, если что! – прекрасное образование, будущее и все такое. Конечно, меня не спрашивали. Кто будет спрашивать существо, пускающее слюни?
Так я оказалась в балетной школе. Упустим момент упоминания личности, надоумившей мою бабулю на подобное, но да, пророчили мне прекрасное будущее под софитами. Милое личико, длинные ноги – а чего еще-то надо? Тянись не хочу. И я начала тянуться. В прямом смысле: уже в шесть лет складывалась пополам и могла поместиться в небольшом чемодане. Это было до невообразимого забавно, да и мне нравилось. Вскоре учебу я откровенно забросила, потому как ну давайте будем честны, зачем балерине высшая математика? Да и бабушка, как опекунша, была не против подобного расклада, лишь бы только я продолжала усердно заниматься. И я ведь когда-то была лучшей! Подумать только, я, да еще и не с конца первая. Удивительное дело, хотя, я ничего почти не помню из этого периода. Помню только, что была до невозможного горда и часто задирала нос. Почему именно это? Ну так ведь чем выше забираешься, тем больнее падать. Пафосно? О да, дешевый пафос – в этом вся Верле. Тупое имя, кстати, но им я тоже гордилась когда-то. Глупая была, что поделать. Хотя, с тех пор уж точно умнее не стала.
Весь ад начался, стоило мне стать старше. Ну знаете, это божественная жизнь подростка, когда гормоны шалят, а лаять хочется на всех и вся. И вот нас целый класс, десять стервозных куриц, которые готовы грызть глотки, лишь бы идти вперед. В балет брали далеко не всех – едва ли пара человек из нас в будущем могли выступать на большой сцене, а не в кабаке за углом. И знаете, наверное, это меня и сломало. Пустышка. Все мы такими были, все мы рычали и рвались с цепи просто потому, что были тупыми. Красивая внешность и пустая душа. Интриги, сплетни – а кому было доверять? Некому. Сегодняшние сообщницы завтра спокойно могли тебя подставить. Но в одном мы определенно были сплочены – в издевках. Что, как ни злая шутка в адрес пышки скрепляли прекрасную змеиную дружбу. Нам с детства внушали эти эталоны красоты. Вы даже не представляете, насколько это тупо. Мы росли с мыслью, что пятьдесят на весах равно смерти, мы питались одной травой и, наверное, воздухом. Вы видели, как безобразны без своих пышных юбок балерины? Так вот, это все от того самого прекрасного пубертатного периода. Когда тело начинает развиваться и принимать все эти пресловутые «женственные округлости», а скажите, откуда им взяться, когда у тебя на завтрак постная овсянка, а на обед рыбная котлета на пару. Мы были тощими и нескладными, с длинными ручищами и острыми плечами, хрупкие на вид, но невероятно сильные. И духом, и телом. Да, верно. У нас не было детства. В тринадцать начали повышать нагрузки до того уровня, когда ноги к вечеру сбиты в кровь и настолько уродливы, что непонятно, отчего ты рыдаешь в душе – от дикой боли или омерзения. Какая учеба, я умоляю вас, не смешите. Я даже не знала о том, что такое косинус. Но зато я считала себя непременно лучшей не только в классе, но и среди всех. Это чувство, прекрасное чувство собственного превосходства, которое так и лезет наружу в надменном взгляде и искривленной полуулыбке. Моя бабушка изуродовала меня уже тогда, когда отдала в балет. Чего она хотела? Лучшей жизни, вероятно. Ха. Трижды ха.
И просто представьте все мои чувства, когда эту идиотку, Эмили Донован, берут в какой-то спектакль. Им нужна была молоденька балерина, и они пришли как-то серым пятничным утром на занятие. Два мужчины и чопорная леди смотрели на старающихся девочек из угла, даже не объясняя причины своего визита, но мы тогда не считали себя глупыми, да и в этом плане таковыми не являлись – все сразу поняли, зачем они здесь. От старших мы слышали, что лучшим вариантом попасть на сцену были именно такие люди, подыскивающие себе воспитанниц среди совсем еще юных семнадцатилетних балерин. И, боги, как мы старались, как мы тянулись и прыгали, сияли собственной уверенностью. Все десять, во главе со мной. А потом они указали на эту нескладную клюшку, Эмми, и увели ее, видимо, чтобы предоставить контракт, или как это называется. А я побежала следом, потому что это было нечестно, определенно нечестно. Ведь я же, я же так прекрасна, мною гордились все родственники – так почему же взяли не меня. И я помню этот взгляд чопорной леди. Кажется, закрой я сейчас глаза, и он вновь станет предо мной, ровно как и ее скуластое сухое лицо. Она тогда так и обратилась ко мне, этим издевательским «деточка», а потом скупо посоветовала уделять больше времени тренировкам и вот может тогда я смогу стать хоть чуточку годной для какой-нибудь дешевой оперы актриской.
Я не помню, как добралась до дома. Помню только как кинула в угол пуанты, побежала к столу и вытащила какой-то глупый детский рисунок того периода, когда я только-только оказалась в танцклассе и, увлеченная новой жизнью, уже мечтала о светлом будущем. Я рисовала какую-то афишу, якобы, большого театра, балетная постановка известнейшего на тот момент сценариста, по главе с прекрасной и несравненной Верле Фолхерт. Я рисовала это и слышала, как зал взрывался аплодисментами, как я едва видела из-за слепящих ламп встающие фигуры, кричащие «браво, Верле!» и после бросающие цветы. Как собственное сердце тревожно билось из-за нагрузки, а я все кланялась, подбирала цветы, отдавала их кому-то. А они кричали-кричали – а потом вдруг голос сегодняшней леди с ее «хоть чуточку годной». Кажется, я рыдала. Навзрыд и долго, проклиная всех этих глупых и ничего не понимающих людишек. Подростки привыкли воспринимать все так остро, что даже мелкие бытовые проблемы принимали характер мировой катастрофы. И мне не хватало ласковой руки, которая бы сказала, что я ведь все равно молодец. Бабушкиной руки, ее объятий и теплого «ты все равно лучшая, для меня ты всегда ей будешь». А знаете, что эта старуха мне сказала, когда я соизволила выползти и объяснить причину? «Ты сама виновата». Вот так. Финита ля комедия, господа. Я выслушала еще пару-тройку скрытых оскорблений по поводу и без, особенно в том смысле, что зря потратила кучу бабулиных денег, ежели в итоге из меня ни черта не вышло. Ну могла бы и получше заниматься, знаете ли.
И вот просто представьте, каково это – быть едва и не всеобщей любимицей, надеждой и гордостью семьи, считать себя солнцем всея класса, а потом так резко в один день получить оплеуху. Естественно мне было плохо. Даже нет, не так. Было дерьмово. И о, это славное сладкое чувство бунтарства, желание пойти наперекор всем окружающим. Не хотите меня видеть? Ну и не надо, пожалуйста, это я сама не желаю более иметь с вами хоть каплю общего. Как я уже говорила, меня любили и часто звали на всяческого рода вечеринки. Собственно, именно в этот момент я скатилась на самое дно. Дальше падать было банально некуда, ибо вся моя жизнь и без того не имела никакого смысла и цели. Ладно, цель была, но такая же блестящая и пустая, как и я сама.  Алкоголь, курево и дешевая трава. Вы даже не представляете, какой оглушительный стоял треск в моих ушах, когда я день за днем выламывала собственный стержень и прогибалась под систему. Я, некогда мечтающая блистать на сцене, теперь вынуждена была прятаться по притонам и грязным подвалам рядом с такими же отбитыми людьми. У меня не было будущего, ведь я ничего совсем не умела, а возвращаться в балет не было никакого желания. Маленькая девочка-танцовщица, такая же ладная и прелестнейшая, что и на старинных музыкальных шкатулках, во мне умерла. Кажется, треснула вместе с мечтой. Как я закончила школу? Побойтесь бога, случайным образом. Учителя взяли с меня клятву не идти учиться дальше куда бы там ни было, чтобы не загубить случайно чью-то жизнь. А мне и не надо было. Помню, в этот период я целыми днями рыдала и курила, проклиная судьбу, свою мерзкую бабку, всех этих гадких извращенцев, окружавших меня везде и всюду. Я ненавидела всех, но в первую очередь себя. Пару раз порывалась купить веревку и мыло, чтобы покончить уже с этой бесконечной каруселью из чужого гогота, собственных проблем и низменного моего положения. Но я была слабой, настолько слабой, что раз за разом выходила к кассе лишь с пачкой дешевого курева в руках.
В большом городе мне, человеку без перспектив, делать было совершенно точно нечего. Хотя, дайте мне чуть больше времени и, уверена, все бы получилось. Только вот времени не было, деньги были нужны в срочном порядке – именно так я оказалась в старом фургоне с другими ребятками. Конечная остановка – какой-нибудь маленький городишко с острой нехваткой ценных кадров. Ладно, шутка. У водителя тетка жила в этом вшивом городишке, вот мы всей компанией и напросились. Сант-Лост меня не то, чтобы совсем разочаровал – скорее вызвал ярость и презрение. Я все еще слишком любила шик, блеск и сияние ночного города. В этой дыре можно было лишь с почетом сгнить.
Ну да, верно. Что-то во мне сломалось тогда и понеслась день за днем череда парней, съемных квартир, дешевых шмоток, алкоголя. Заправка, на которую я устроилась и местные извращенцы, норовящие меня ощупать. Надо мной долго еще смеялись и до сих пор кличут то «балериной», то еще как, пытаясь уязвить мое прошлое, ткнуть носом в собственное положение. А я лишь скалю зубы и рычу в ответ, как когда-то рвусь вперед, теперь же пытаясь выжить, не смея даже мечтать о светлом будущем. Именно такими как я пугают детей тупые мамаши, когда те не желают учиться. Дескать, будешь как вон та тетка наркоманкой и пьяницей. Позвольте, какая из меня тетка? Мне же и двадцати пяти еще нет.
Я отчаялась. Настолько отчаялась, что, когда Боб сказал мне, что какой-то его знакомый заинтересовался мной, я даже не удивилась. Говорят, за такое дело и платят неплохо. Только вот последние крохи морали и какой-то слепой глупой надежды все еще ютились в моей черной сгнившей душонке. Я сказала, что подумаю.

---

Ц е л ь  и г р ы  и  с в я з ь
•  того и другого. И можно без хлеба.

Скрытый текст:

Для просмотра скрытого текста - войдите или зарегистрируйтесь.